В. Быков
ЖАРГОНОИДЫ И ЖАРГОНИЗМЫ В РЕЧИ РУССКОЯЗЫЧНОГО НАСЕЛЕНИЯ
("Новые" слова и значения в современном русском языке)
(Русистика. - Берлин, 1994, № 1-2. - С. 85-95)
"Некоторые слова "блатной музыки" повторяются тоже и в общеупотребительном русском языке, или, по крайней мере, в некоторых 'приличных' говорах. Таких слов, как, например, "баланда" (см. пр. в словаре Даля) или "кот", найдется наверно известное количество. Надо только сравнить словарь "блатной музыки" с общерусским словарем..."
(И. Бодуэн де Куртене. Предисловие // В.Ф. Трахтенберг. Блатная музыка ("Жаргон" тюрьмы). С.-Петербург, 1908, XIV)
Социолингвисты отмечают, что "...для большинства современных индустриальных обществ не характерна 'жесткая' дифференциация языка на более или менее замкнутые, самодостаточные подсистемы: социально и культурно обусловленные разновидности единого национального языка постоянно влияют друг на друга, в связи с чем явления, присущие одной разновидности языка, могут 'перетекать' в другую (или другие)..." (Крысин, 1991, 45). В настоящее время наблюдается активное использование в устной речи слов, словосочетаний и устойчивых выражений из сферы субстандарта, главным образом, из сферы просторечия и жаргона. Естественно, что русистика должна отреагировать на изменившуюся речевую ситуацию, причем реагирование можеть принимать самые разные формы, хотя, очевидно, следует согласиться с мнением, что "Mittelfristig sollte die empirische Forschung zur slawischen Einzelsprache Vorrang haben mit dem Ziel, das Varietatgefuge erst einmal zu beschreiben. Es gibt ja bis heute z.B. fur das Russische keine einzige wirklich vollstandige Beschreibung einer Nonstandartvarietat" (Hinrichs, 1992, 98). В истории руского языка подобные явления наблюдались неоднократно, последнее по времени относится к первой четверти двадцатого столетия: "В частности, в стандартный словарь проникают элементы следующих класовых и профессиональных диалектов: 1) словаря фабрично-заводских рабочих; 2) матросского словаря (что не трудно себе объяснить, если мы вспомним ту роль проводников революции, которую сыграла "морская братва" в самой толще нашего, главным образом, провинциального населения); 3) "блатного" жаргона людей темных профессий (сюда относятся, например, липа и прилагательное липовый, глаголы хрять, зекать и т.д., которые сейчас далеко вышли за первоначальный круг их носителей)..." (Поливанов, 1931, 114). В современной живой русской речи, а также в наиболее мобильно отражающей эту речь публицистике и беллетристике нередко можно встретить фразы наподобие следующей: "Чуваки подваливают, на балде - по штуке, коры - штуки по три, а зажимают, лишку не отстегнут...". На стандарте эту фразу можно сформулировать следующим образом: "Заходят молодые люди (мужчины или юноши), на голове по тысяче рублей (головной убор целой в тысячу рублей), туфли - тысячи по три, а скупятся, лишнего не заплатят..." Так мастер-парикмахер рассказывает о профессиональных буднях. В его речи жаргонизмы употребляются так же естественно, как и стандартизмы. Аналогичный пример представляет собой высказывание литовского священника (очевидно, недостаточно владеющего русским языком), рассказывающего прихожанам о предательстве Иуды: "Тут увидел Господь Иуду, идущего к нему в толпе людей, и вооруженных солдат, и сразу понял, что погорел..." Пример заимствован у К. Косцинского (Косцинский, 1980, 369). Активное вторжение такой лексики и фразеологии в современный речевой быт вызывает определенные трудности не только у изучающих русский язык как иностранный, но и у самих носителей русского языка. Решению проблемы способствует значительно активизировавшаяся в последнее время лексикографическая деятельность и появление ряда словарей субстандартной лексики и фразеологии (напр.: Файн, Лурье, 1991; Словарь, 1992; Быков, 1992 и др.). Следует, однако, иметь в виду, что уровни отдельных лексикографических публикаций могут обнаруживать существенные различия, на что совершенно справедливо в немецкой русистике обратил внимание H. Jachnow: "Eine umfassende praktische Beschaftigung mit solch delikaten Varianten blieb aber bisher linguistisch wenig geschulten Emigranten vorbehalten. Deren Arbeit erschopft sich meist in der Anlage wissenschaftlich kaum aufbereiterer Lexika, die haufig recht unlinguistische Zielstellungen verfolgen..." (Jachnow, 1991, 17). Анализ словников показывает, что процессы взаимодействия протекают как в активной, так и в пассивной форме. При пассивном заимствовании слово переходит из одной подсистемы этноязыка в другую, сохраняя (хотя бы первоначально) прежнее значение. При активном заимствовании, то есть при активном влиянии заимствующей подсистемы, наблюдается изменение семантической структуры уже на начальном этапе (по существу, слово или выражение заимствуется с измененным значением). Ср., например, употребляющееся довольно активно в современной печати чернуха (Neue Worter, 1992, 58) в значении 'клевета, очернение'. Здесь совершенно очевидно просматривается влияние стандартной лексико-семантической парадигмы (в сущности, омонимичной), с присущими стандарту значениями. Ср. "чернить, очернить, представить в черном свете", "клеветать, опорочить, сгустить краски, представить пессимистически" (стандарт) - чернуха 'подделка, фальшивка', чернушник 'занимающийся подделкой документов, подписей' etc. (жаргон). "При постоянном контакте и взаимодействии двух (или больше) языковых разновидностей в одном социуме может происходить не только локализованная в акте коммуникации интерференция кодовых элементов, но и их заимствование. При заимствовании знак не только используется говорящим в качестве речевого вкрапления (часто индивидуального), как это происходит при интерференции, а вступает в парадигматические и синтагматические связи с элементами заимствующей его системы" (Крысин, 1976, 66). В связи с этим, очевидно, было бы целесообразным, с функциональной и семантической точек зрения, различать в русском языке жаргонизмы и жаргоноиды. Под жаргоноидами понимаются отдельные слова, словосочетания и фразеологизмы русской фени, употребляющиеся параллельно в других подсистемах языка в иных значениях. (Не следует, безусловно, игнорировать и иносистемных заимствований, которые традиционно рассматриваются лингвистикой как омонимы. Приведем примеры. Так, параллельно жаргонному фрайер, имеющему значение 'не вор', употребляется просторечное фрайер / фраер, которое обнаруживает значение 'франт, модник' (любопытно, что в немецком языке, из которого, очевидно, произошло заимствование, Freier фиксируется в значении 'жених'). Ср. соответственно: "Фрайер бегает за мной, а мне нравится блатной. Мама, я жулика люблю!" - "Кудай-то это ты таким фраером вырядился, а?". Таким образом, просторечное фрайер / фраер относится к жаргоноидам. Жаргонизму дать по рогам, для которого словари фиксируют значение 'запретить после освобождения из ИТУ проживать в центральных городах', существует просторечная параллель дать по рогам, употребляющаяся в значении 'сбить спесь (самоуверенность) с кого-либо'. Жаргоноидом является и весьма активно употребляющееся сейчас в стандарте беспредел, отмеченное словарями в значении 'Willkur, Chaos' (Neue Worter, 1992, 4). Феня включает в свой состав "беспредел" в значении 'заключенный, не признающий никаких общепринятых норм', а еще раньше фиксировалось значение 'группировка воров, не соблюдающая воровских традиций'. Немало интересных примеров можно обнаружить в стихах В. Высоцкого, который, впрочем, не только чувствовал семантические различия сопоставляемой лексики и фразеологии, но и специально подчеркивал эти различия? "Глотал упреки и зевал от скуки, Что оторвался от народа - знал, - Но оторвался - это по науке, А по жаргону это - "убежал" (Высоцкий, 1991, 183). Таким образом, с функциональной и семантической точек зрения можно выделить: а) жаргонизмы, сохраняющие свое значение и в другой подсистеме; б) жаргонизмы, имеющие в других подсистемах жаргоноиды; в) жаргонизмы, не корреспондирующие с элементами других подсистем. Ср. соответственно: а) бабки 'деньги' (жаргон / просторечие), бухарь 'пьяный' (жаргон / просторечие), кореш 'приятель' (жаргон / просторечие), анаша 'наркотик из конопли' (жаргон / стандарт); б) просторечное барыга, употребляющееся в значении 'проходимец', перешло в просторечие из жаргона, в котором до сих пор отмечается в значении 'скупщик краденого'. Жаргоноидом же является просторечное духарь 'весельчак' (ср. жаргонное духарь 'смельчак, храбрец'). Жаргонную лексику и фразеологию активно заимствует молодежный жаргон, поэтому в составе молодежного социально-речевого стиля жаргоноиды отмечаются довольно часто, напр.: атас 'классно, отлично' (жарг. атас 'наблюдательный пост, караул'), баклан 'отрицательно о человеке' (жарг. баклан 'осужденный за хулиганство'), борзой 'нахальный, наглый человек' (жарг. борзой 'агент сыскной полиции'), дубарь 'дурак' (жарг. дубарь 'покойник, мертвец'). Ср. "Тут откуда-то сбоку послышалась знакомая речь: оглянувшись, я увидел за столом в углу компанию молодых людей. Это были даже не молодые люди, а скорее ребята по двадцать лет и меньше. Но эти парни - семь морд с длинными до плеч волосами, одеты чудно, шпарили по фене так, что душа радовалась, на них глядя" (Леви, 1988, 237); в) бан 'вокзал'; шлепер 'мелкий карманный вор', хаза 'явочная квартира', маруха 'сожительница', мастырка 'членовредительство' и т.п. Основной корпус современной русской фени образуют слова, словосочетания и фразеологизмы групп а) и б). К группе в) относятся, пор преимуществу, иноязычные заимствования и вышедшая из активного употребления исконная лексика. Представленная классификация, в известной степени, условна и не отражает всего многообразия межподсистемного лексического взаимодействия, поскольку отправной точкой анализа является интержаргон, который представляет собой вторичную подсистему (например, по отношению к просторечию). следует иметь в виду, что сама феня - социально-речевой стиль современного русского этноязыка - в лексическом отношении представляет собой конгломерат многочисленных заимствований и новообразований, базирующихся на таких первичных системах как просторечие, стандарт и, реже, территориальный диалект. Полезность такого подхода видится, прежде всего, в функциональном (сфера употребления) и семантическом разграничении лексики активного употребления, которая в настоящее время a priori подводится под рубрику блатного жаргона. Кроме того, такое сопоставление дает основание отрицательно оценивать бытовавшее и бытующее мнение о том, что жаргонизмы выходят из активного употребления в самом жаргоне, если становятся известными широкой аудитории. Вторичность фени по отношению к другим подсистемам находит свое отражение в сфере лексики и фразеологии в активной репрезентации омонимичных отношений. Можно, пожалуй, утверждать, что основной лексикографической, и шире - лингвистической, проблемой этой подсистемы является проблема отношений омонимии. Доминирующими являются, безусловно, межподсистемные отношения, то есть отношения между стандартными и жаргонными, просторечными и жаргонными единицами. При этом слова, словосочтания и фразеологизмы, принадлежащие различным системам и вступающие между собой в отношения омонимии, классифицируются как омоглоссы (ср. Быков 1993, 36). Следует, впрочем, иметь в виду, что при констатации омонимичных отношений предполагается владение несколькими подсистемами этноязыка, что, конечно же, встречается не всегда. Носителям молодежного жаргона, например, совсем необязательно должны быть известны значения блатного жаргона. Речевая ситуация может усложняться в ряде случаев существованием внутриподсистемной омонимии (жаргонизм - жаргонизм), которая, впрочем, по нашим наблюдениям, встречается значительно реже, чем межподсистемная. Ср.: наколка (синоним брезец 'информация, наведение, наводка') и наколка (синоним подколка 'обман, подвох'); петух (синоним грабка 'рука, собственно ладонь') и петух (синоним опущенный 'изнасилованный в анальный проход мужчина, юноша, мальчик'); утюг 'политработник ИТУ' и утюг (синоним фарца 'мелкий спекулянт'); хомут 'прямая кушка' и хомут (синоним пищик 'шея, горло'). Это наблюдение справедливо и по отношению к стандарту: то, что традиционно включается в словари омонимов (напр., Ахманова, 1986), представляет собой совокупный продукт межподсистемных и внутриподсистемных омонимических отношений. На разных ступенях владения той или иной (теми или иными) подсистемой (подсистемами) или системой (системами) один из типов омонимических отношений может доминировать и/или оставаться потенциальным. Естественно, например, что для лиц, владеющих несколькими языками, для переводчиков, межсистемные отношения будут являться доминирующими по отношению к внутрисистемным (внутриподсистемным). Таким образом, можно выделить три разновидности (типа) омонимических отношений: 1) межсистемные, 2) межподсистемные или внутрисистемные, 3) внутриподсистемные. (Ср., например, выделение внутригнездовой и межгнездовой омонимии на словообразовательном уровне в рецензии на публикацию А.Н. Тихонова и А.С. Пардаева: ВЯ, 1993, № 4). Причем для представления объективной картины лексико-семантической системы того или иного языка важен учет всех этих разновидностей. С активизацией межъязыкового общения межсистемные омонимические отношения расширяют сферу действия, заслуживают более пристального внимания. Вступая в некоторое противоречие с ранее используемой терминологией, можно было бы дефинировать компоненты 1), 2) и 3) разновидностей соответственно как 'омоглоссы', 'омолекты' и, традиционно, омонимы. С функциональной. или коммуникативной, точки зрения, такая таксономия выглядит вполне естественной, поскольку в современной реальной коммуникации иноязычные и исконные элементы сосуществуют весьма успешно. "Смешение французского с нижегородским" - отличительная черта сегодняшнего русскоязычного бытия; впрочем, не только русскоязычного. Для многих европейских языков "демократизация" в сфере коммуникации выливается в немаркированное употребление стилистически маркированной лексики. Стилистическая (экспрессивная и функциональная) характеристика слов, составных наименований и устойчивых сочетаний должна рассматриваться, безусловно, как компонент общего семантического значения лексической или фразеологической единицы (ср. Виноградова, 1992, 11-13). Социальная характеристика той или иной единицы (стандартизм, просторечизм, жаргонизм, диалектизм) есть явление иного порядка и отнюдь не исключает дополнительного распределения (напр.: нейтр. - высок. - груб.). Жаргон как вторичная, зависимая подсистема этноязыка обладает известным своеобразием, в первую очередь, в сфере лексики и фразеологии (другие уровня обнаруживают черты общности как со стандартом, так и с просторечием). Очевидно, именно это своеобразие служило поводом к рассмотрению жаргона как социально-речевого стиля, "социального варианта речи" (Общее языкознание 1970, 497). Вместе с тем, ограничиться стилистическим подходом в оценке жаргонизмов, учитывая при этом и их социальное своеобразие, было бы вряд ли правомерным. Наблюдения показывают, что жаргонизмы характеризуются не только определенными различиями по степени экспрессивности, но и локальной распределенностью, употребительностью - неупотребительностью, окказиональностью - архаичностью и т.д. Так, например, в сферу бранных слов носителями жаргона включаются слова и выражения, стандартные и просторечные омоглоссы которых не имеют негативной коннотации и не употребляются в функции брани: петух, наседка, шнурок, фрайер, мусор, легавый/легаш, маромой/маромойка, кум/кумовка etc. Приведенные примеры можно, пожалуй, отнести к группе "социальной брани", поскольку их бранная функция в значительной степени социально детерминирована: они называют либо социальных противников (врагов), либо сотрудничающих с ними, то есть, в конечном итоге, тех же врагов. Ср. наседка 'доносчик, провокатор'; кум 'следователь, оперуполномоченный'; фрайер 'не-вор'; мусор/мусорила - легавый/легаш 'милиционер' и т.д. Следует отметить, что влияние доминируеющей подсистемы проявляется иногда в псевдо-экспрессивности: носители стандарта или просторечия в ряде случаев "оживляют" метафору (еще точнее - "мертвую метафору"). В этом случае как перенсоное, метафорическое, экспрессивное воспринимается употребляющееся в жаргоне нейтрально, например черный ворон 'машина для транспортировки арестованных'; брать на сквозняк 'обворовывать кого-то, скрывшись через проходной двор', пустить коня 'передать записку из одной камеры в другую через окно' и т.д. Локальная (горизонтальная) специфика также присуща жаргонизмам. Этот аспект в современной русистике длительное время вообще не привлекал внимания, главным образом, вследствие недостаточной изученности материала. Можно прогнозировать, что в отдельных учреждениях исправительно-трудовой (или пенитенциарной, как все чаще говорят в последнее время) системы существуют особенности в отборе лексики и словоупотреблении уже в силу их закрытости и относительного постоянства контингента. Пока же мы можем проиллюстрировать лишь в самом первом приближении наличие локальной специфики у жаргонизмов. Например, синонимический ряд глаголов со значением 'уговаривать, подговаривать' представлен такими компонентами как байровать - блатовать - фаловать, обнаруживающими локализованность, региональность употребления. Блатовать в отмеченном значении фиксируется многими словарями современного жаргона, изданными в разных местах страны, и относится, очевидно, к общеупотребительной лексике, тогда как о байровать / бояровать и фаловать / фоловать этого сказать с определенностью нельзя. К тому же, некоторые словари (Тюмень, 1991) отмечают байровать как устаревшее. Аналогичное наблюдение можно сделать по поводу синонимов, обозначающих тюрьму: кича / кичман - крытка / закрытка. В данном случае общеупотребительным является крытка, а кичман встречается регионально. Отмечаемое в значении 'тюрьма' бутырка позволяет определить конкретный район бытования - Москва. Что касается архаизации жаргонизмов, то логично было бы предположить менее активное устаревание лексики, чем, например, в стандарте, при активных семантических изменениях: "... воровской язык представляет редкий образец совершенно не стабилизированной и диффузной семантики" (Лихачев, 1935, 70). Так, лексический корпус "Блатной музыки" В. Трахтенберга, относящийся к началу нашего столетия, сохранился в значительной степени и сегодня, чего, конечно же, нельзя сказать о семантике слов и выражений. Без изменений и в течение такого длительного времени употребляются такие слова, как амба 'безвыходное положение', бабки 'деньги', бан 'вокзал', скокарь 'вор-одиночка', домуха 'квартирная кража', шмель 'кошелек' и др. Впрочем, происходят и изменения. Приведем лишь некоторые примеры, противопоставив прежние и современные значения ряда жаргонизмов: рваный 'пассажир, которому приходилось несколько раз уличать шулеров в нечестной игре' / рваный 'один рубль'; сидор 'дворник' / сидор 'мешок'; быки 'куски холодного вареного мяса - "порция заключенных" / быки 'общественники, актив' и т. п. В оценке степени архаизации того или иного жаргонизма следует быть очень осторожным: то, что уже неоднократно заносилось в разряд архаизмов, продолжает в ряде случаев активно употребляться и сейчас. Здесь, видимо, достаточно привести в качестве примера пресловутого "вора в законе", похороненного И. Вориводой (Воривода, 1971, 11) и благоденствующего доныне. Определенно можно отнести к архаической лексику из сферы конокрадства (впрочем, события последнего времени заставляют утверждать это с осторожностью: если совсем не станет бензина, начнут вновь держать лошадей...). Новые слова пополняют жаргон, главным образом, в сфере наркотиков, средств и приемов их употребления, а также в таких сферах, как токсикомания и гомосексуализм. Ср. дурь 'анаша' = дрянь, косяк 'амокрутка с анашой', кокс, кукнар 'наркотик, добываемый из маковой соломки', ацетонка 'очищенный при помощи ацетона "кукнар", пшикуха 'пиво с дихлофосом', болтанка 'очищенный механически клей как напиток', гуталинщик 'токсикоман, потребляющий спирт из гуталина', одеколонщик 'пьющий одеколон', лыткариться 'заниматься лесбиянством', кобел 'активная лесбиянка', голубец 'пассивный гомосексуал' = люська, глиномес 'активный гомосексуал' = печник. До недавнего времени, а точнее - до 1985 года в СССР официально не признавали существования наркомании, поэтому трудно было даже предположительно говорить об употребительности этой лексики и о ее носителях. Официальная ситуация сейчас изменилась: в 1986 году в Москве было создано специальное Управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, стали появляться статистические сведения по наркомании и наркоманам (ср.: Преступность и правонарушения в СССР, 1990). Как уже отмечалось выше, одной из центральных проблеи сопоставительного изучения лексики и фразеологии жаргона является проблема омонимов. Именно в этом аспекте рассматривал, очевидно, данное явление и И. Бодуэн де Куртене, мнение которого послужило эпиграфом к настоящим рассуждениям. Такой подход будет небезынтересен, по всей вероятности, и для литературоведов, поскольку омонимы давно и справедливо рассматриваются в качестве одного из эффективных средств художественной изобразительности. Кому-то, возможно, покажется недостойным внимания интерес к этому пласту лексики современного русского языка, но из песни, как говорится, слов не выкинешь, а песни таковы, каково время. "Юмор висельников" все еще ждет своего исследователя. Однако рассмотрение этой проблемы не входит в задачу данной статьи.
Примечания
АХМАНОВА О.С. Словарь омонимов русского языка. М., 1986.
БЫКОВ В. Омоглоссы в русском языке как результат внутренней интерференции // Russistik, 1993, № 1, 36-45.
БЫКОВ В. Русская феня. Словарь современного интержаргона асоциальных элементов. Specimina Philologiae Slavicae, Bd. 94, Verlag Otto Sagner, Munchen, 1992.
ВИНОГРАДОВА В. Stilistik der russischen Wortbildung. Peter Lang Verlag GmbH, Frankfurt am Main, 1992.
ВОРИВОДА И. Сборник жаргонных слов и выражений, употребляемых в устной и письменной форме преступным элементом. Алма-Ата, 1971.
ВЯ - ТИХОНОВ А.Н., ПАРДЯЕВ А.С. Роль гнезд однокоренных слов в системной организации лексики. Отраженная синонимия. Отраженная омонимия. Отраженная антонимия. Ташкент: ФАН, 1989, 140 стр. Рец.: Ваншенкер А.Н., Еремин А.Н., Петриченко М.А. // ВЯ, 1993, № 4.
КРЫСИН Л. Владение разными подсистемами языка как явление диглоссии. В: Социально-лингвистические исследования. М., 1976.
КРЫСИН Л. Изучение современного русского языка под социальным углом зрения // РЯШ, 1991, № 5.
ЛИХАЧЕВ Д. Черты первобытного примитивизма воровской речи. Язык и мышление, III - IV, М.-Л., 1935.
ОБЩЕЕ ЯЗЫКОЗНАНИЕ. Формы существования, функции, история языка. М., 1970.
ПОЛИВАНОВ Е. Революция и литературные языки Союза ССР // История советского языкознания. Хрестоматия. М., Высшая школа, 1981.
Преступность и правонарушения в СССР. Статистический сборник. М., Юрилическая литература, 1990.
Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона. Авторы-составители Д.С. БАЛДАЕВ, В.К. БЕЛКО, И.М. ЮСУПОВ. М., 1992.
Словарь воровского языка. Тюмень, 1991.
ФАЙН А., ЛУРЬЕ В. Все в кайф. СПб., 1991.
HINRICHS U. Gesprochenes Slavisch und slavischer Nonstandart. In: Zeitschrift fur slavische Philologie, 1992, Bd. 52, Heft 1.
JACHNOW H. Das Verhaltnis von Literatursprache (Standartsprache) und nichtstandartlichen Varietaten in der russiachen Gegenwartssprache // Die Welt der Slawen, 1991, 36.
Neue Worter und Bedeutungen. Zusammengestellt von E. Kanowa und W. Egert. Berlin, 1992.
Источники примеров
ВЫСОЦКИЙ В. Сочинения в двух томах. М., Художественная литература, 1991, т. 2.
КОСЦИНСКИЙ К. Ненормативная лексика и словарь // Russian Linguistics, 1980, № 4.
ЛЕВИ А. Записки Серого Волка. М., Молодая гвардия, 1988.
|
|
 |
|
