ДЕЗДИШАДО
ДЕЗДИШАДО
 
Но бывает, что народ возникает иначе. Вернемся, для примера, все к тем же аварам, только теперь не к печальному их концу, а к нача­лу. И началом таким, конечно, должно быть не время появления авар в Европе, а время их появления вообще на свет.

Где и когда зародился этот народ?

Если принять, что аварами стали зваться после своего разгрома и ухода на запад жужани, недавние хозяева огромного куска Азии, то место и время рождения авар-жужаней как народа известно.

Время — IV век нашей эры, весьма бурная эпоха и для Запада и для Востока. Рим на Западе борется с очередными волнами великого переселения народов и уступает в конце концов гуннам — тогда еще больше союзникам, чем врагам, — Паннонию, долину Среднего Ду­ная, для поселения.

На востоке Северный Китай покорен кочевниками: монгольскими племенами сяньбийцев и тюрками—хуннами, ближайшими родича­ми ушедших в Европу гуннов. При этом на Востоке, как и на Западе, кровавая борьба сделала IV—V века «смутным» временем даже на общем историческом фоне раннего средневековья — гибли не только люди и порою даже не только государства, но целые народы, случа­лось, стремительно исчезали с лица земли.

Лихие степные наездники грабили кого попало, для борьбы с ни­ми государи оседлых земель так увеличивали подати, что у крестьян нечего становилось и грабить. Постоянные войны сдвигали с привыч­ных мест и отдельных людей и целые племена.

Труднодоступные горы Алтая и степи междугорья в этих условиях становились прибежищем для опасавшихся от победоносного врага беглецов из соседних районов. И не только для них. Вот что пишет ис­торик Л.Н.Гумилев в своей книге «Древние тюрки»:

«В смутные времена всегда бывало много людей, выбитых из сед­ла и скомпрометированных, немало таких оказалось и в середине IV века. Все, кто не мог оставаться в ставке того или другого влады­ки, бежали в степь. Туда же бежали от жестоких господ невольники, из армий — дезертиры, из обедневших деревень — нищие крестьяне. Общим у них было не происхождение, не язык, не вероисповедание, а судьба, обр&кшая их на нищенское существование, и она-то властно принуждала их организоваться».

Человек по имени Югююй, бывший раб, потом всадник в сяньбийской армии, потом приговоренный к смерти преступник, бежал в го­ры и собрал вокруг себя сотню таких же, как он, беглецов и бунтарей. Эта кучка стала ядром будущей державы. Ну, а дальше беглецы и соседние кочевники нашли общий язык — сначала в переносном, а потом и прямом смысле этих слов, объединились, выросли в числе и основали мощное государство.

Но появление его в данном случае тесно связано с тем, что в За­падной Монголии возник новый народ, возник из смешения предста­вителей многих народов и племен. «У жужаней, как у народа, не бы­ло единого этнического корня», — подчеркивает Гумилев. Да, в воль­ной земле собрались вместе скитальцы из монгольских и тюркских племен, китайцы и представители -немалого числа других народов.

Но так ли уж необычно появление нового народа на такой «моза­ичной» основе?

Цитата из книги Гумилева говорила о смутных временах, а такие времена, к сожалению, не так уж редко наступали и не так уж редко повторялись в истории многих стран нашей планеты.

И слабо заселенные земли, в силу исторических обстоятельств от­носительно свободные даже от власти самых могущественных соседей, тоже встречались не только в Монгольской степи, горах и предгорьях Алтая.

Так что жужани не были ни первыми, ни единственными в сво­ем роде.

И сразу вспоминаешь другие земли и другую эпоху. От польских королей, литовских великих князей и государей московских бежали на юг нищие крепостные крестьяне и городская голь, дезертиры из армий, дравшихся за непонятное народу дело, еретики и иноверцы, которых преследовали. Они уходили в западную часть той же вели­кой степи, на восточной половине которой на тысячу лет раньше возникло жужаньское государство. Из польских и литовских владений бежали больше в Северо-Западное Причерноморье, обезлюдевшее пос­ле татаро-монгол ыжого нашествия и бесконечных набегов золотоор-дынских, а потом крымских и иных татарских ханов и царевичей. Русские беглецы в большинстве .шли на Дон, бассейн которого под­вергся той же участи.

В повести «Тарас Бульба» Николай Васильевич Гоголь писал о Запорожской Сечи:

«...Всякий, приходящий сюда, позабывал и бросал все, что дотоле его занимало. Он, можно сказать, плевал на все прошедшее и с жа­ром предавался воле и товариществу таких же, как сам, не имевших ни родных, ни угла, ни семейства, кроме вольного неба и вечного пира души своей».

А в статье «Взгляд на составление Малороссии» (так называли час­то в XIX веке Украину) Гоголь говорил о роли .казаков в истории Украины — и не только Украины:

«И вот выходцы вольные и невольные, обездоленные, те, которым нечего было терять, которым жизнь — копейка, которых буйная во­ля не могла терпеть законов и власти... расположились н выбрали са­мое опасное место в виду азиатских завоевателей — татар и турков. Эта толпа, разросшись и увеличившись, составила целый народ (' Разумеется, Гоголь употребляет здесь и дальше «народ» не в современном его значении.) на­бросивший свой характер и, можно сказать, колорит, на всю Украи­ну, сделавший чудо — превративший мирные славянские поколения в воинственный, известный под именем казаков народ, составляющий одно из замечательных явлений европейской истории, которое, может быть, одно сдержало это опустошительное различие двух магометан­ских народов, грозивших поглотить Европу».

(Кстати, о том, что турецкое нашествие грозило прервать нормаль­ное историческое развитие Европы, писал и Карл Маркс.)

Историки вносят в нарисованную великим писателем картину казачьей жизни свои уточнения. При всех правах и вольностях ка­зачество было детищем своего времени, эпохи феодализма, и несло на себе его черты. Среди казачества сразу же началось классовое расслоение, его история знает не только борьбу с иноземцами, но и кровавые столкновения казачьей верхушки с беднотой. И тем не менее жилось здесь переселенцам свободнее и лучше, чем на прежних местах, и крепостными здесь их долго никто не мог сделать.

История распорядилась так, что люди, восставшие против поряд­ков в своих государствах и покинувшие их, оказались в то же время защитниками этих государств против их внешних врагов. Вольные люди Запорожья и Дона защищали от ударов татар и турок не аб­страктную Европу, но Чехию и Польшу, Молдавию и Россию, не только ближние Киев и Орел, но и Москву, и Краков.

Гоголь нарисовал в «Тарасе Бульбе» картину Запорожской Сечи, куда не допускалась под страхом смерти ни одна женщина. Но сама по себе Сечь была все-таки лишь военной столицей казачества, кре­постью, даже не городом.

Относительно небольшая часть казаков жила постоянно именно здесь. А у Тараса Бульбы, как вы знаете, были — в другом месте — и дом, и жена, и дети.

Бывали у казаков действительно попытки жить без семей. Пуш­кин в «Истории Пугачева» рассказывает о начале яицкого (уральско­го) казачества, о том, как в XV столетии донские казаки поселились на реке Яике (Урал). «В соседстве новых поселенцев кочевали неко­торые татарские семейства, отделившиеся от улусов Золотой Орды и искавшие привольных пажитей на берегах того же Яика. Сначала оба племени враждовали между собой, но впоследствии вошли в дру­желюбные сношения: казаки стали получать жен из татарских улу­сов. Сохранилось поэтическое предание: казаки, страстные к холостой жизни, положили между собой убивать приживаемых детей, а жен бросать при выступлении в новый поход. Один из их атаманов, по имени Гугня, первый преступил жестокий закон, пощадив молодую жену, и казаки, по примеру атамана, покорились игу семейственной жизни.

Доныне просвещенные и гостеприимные жители уральских бере­гов пьют на своих пирах здоровье бабушки Гугнихи».

В этом по-пушкински кратком и сильном изложении отмечено на Яике объединение казаков с «татарскими семействами».

На Нижнем Днепре и Дону, естественно, сначала мужчин жило несравненно больше, чем женщин: не так-то легко было бежать от помещика всем семейством. Поневоле приходилось многим казакам добывать себе жен в набегах. Один из последних отзвуков этого — возвращение на первых страницах романа Шолохова «Тихий Дон» казака Прокофия, деда Григория, после очередной русско-турецкой кампании с женой-турчанкой. Но к этому времени старые обычаи за­быты, и казаки враждебно встречают выбор Прокофия Мелехова.

Впрочем, татары, кипчаки, кавказские горцы появлялись среди казаков не только в лице своих представительниц прекрасного пола. Кровная месть, вражда с ханом или владетелем помельче, нищая жизнь выгоняли в вольную степь и ногайских татар, и крымских, и черкесов. Ценою их приема в казаки бывал обычно переход в право­славие, но южные вольные люди не были такими уж приверженцами мусульманства.

Донские казаки — в основном русские люди, бежавшие от гнета царя и помещиков в вольные степи. Вольными же (относительно) сте­пи были прежде всего потому, что на них зарилось слишком много хозяев. А царю и помещикам, от которых ушли крестьяне, ставшие казаками, было в конечном счете выгодно появление заслона на юге.
 

Еще до монгольского нашествия русские летописи отметили присутствие в тех же степях славян-полукочевников, вольных людей, живших очень похожей на казачью жизнью. Летопись именовала их бродниками, видно, потому, что они «бродили» — кочевали. Бродники, насколько можно судить, сравнительно мало пострадали от мон­гольского нашествия. Их потомки, видимо, тоже стали частью ка­зачьих войск.

В своем исследовании, посвященном терским казакам, советский этнограф Л. Заседателева видит во многих их обычаях наследие имен­но бродников.

Появлялись среди казаков и выходцы из Южной и Центральной Европы. Казачьи республики привлекали к себе внимание и надежды многих обездоленных, принадлежавших к разным народам и верам.

Польский посол в 1601 году писал, что среди запорожцев есть «и поляки, и москвитяне, и волохи' (Волохи — предки румын.), и турки, и татары, и евреи, и вооб­ще люди всякого языка». По подсчетам ученых, предки молдаван, например, составляли среди запорожцев до трех процентов.

Сами казачьи республики поддерживали между собой связь, ко­торая вела к частичному обмену населением. Изменник Григорий Котошихин в своих предназначенных для шведского правительства записках говорил о том, что на Дону живут «и новокрещенные тата-ровя, и запорожские казаки, и поляки... и многие из них московских бояр городовые люди и крестьяне».

Но основную массу, бесспорно, на западе, в Запорожье, составля­ли украинцы, а на востоке, на Дону, русские.

Что влекло людей, убегавших из родных мест, в казачьи общины? А собственно говоря, другого выхода для человека, желавшего осво­бождения от феодального гнета, в большей части Восточной Европы и не было. На западе Европы беглый крепостной мог укрыться в вольном городе, каких было здесь немало. Достаточно прожить в та­ком городе год и один день, чтобы никакие претензии господина уже не были приняты во внимание. Во многих же случаях городская ком­муна или магистратура не считала нужным дожидаться 'истечения определенного срока, сразу выступая на защиту своих новых граж­дан. (Не могу удержаться... вот цитата из романа «Невидимый адми­рал» С. Абрамовича-Блэка. Автор был морским офицером — в цар­ском флоте, потом участвовал как красный командир в революции и гражданской .войне. Событиям 1917 года в Таллине (тогда — Ревель) посвящен роман, и один из его героев говорит лейтенанту Икскулю фон Гильденбранду:

«...Ревель я тоже очень люблю... в нем есть такие памятные места. Например, Кузнечные ворота... Один из баронов Икскулей замучил насмерть своего крепостного в черте города Ревеля. А по законам то­го времени... право жизни и смерти в городе принадлежало только магистрату: выборным от купцов и ремесленников — бюргерам, и бюргеры не побоялись наказать барона... Ему отрубили голову, по приговору магистрата, около Кузнечных ворот».)

Но и в Польше и на Московской Руси города не пользовались та­кой независимостью. А бежав к казакам, человек получал наконец права человека.

Правда и легенды так же перемешивались в рассказах о казаках, как и сегодня. Их подвиги в битвах против турок и крымских ханов по праву прославлены, и ничем эту славу не умалить.

Но, наверное, не стоит забывать, что в ту пору почти столь же доблестным делом считалось просто пограбить берега Каспийского моря. В Персию, отнюдь не представлявшую тогда угрозы ни для Рос­сии, ни для Украины, ни для самих казаков, эти удальцы ходили «за зипунами». Судить их с точки зрения сегодняшней морали, ко­нечно, смешно. Вез «поганые», то есть мусульмане, в глазах казаков были союзниками между собой и врагами христианам. (С другой сто­роны, сами же казаки не были «догматиками», женились на сестрах и дочерях этих «поганых» и принимали в свои ряды беглецов из му­сульман.)

Но все исторически неизбежные слабости и даже пороки казачест­ва меркнут перед его подвигом. Казаки не только остановили турок. Запорожские казаки сыграли очень важную роль в борьбе украинско­го народа против польских панов, угрожавших ему чуть ли не в большей степени, чем турки и татары, которых прежде всего интере­совали дань и рабы. Польские паны, с одной стороны, на Украине довели крепостной гнет до высшей его степени (французский инженер Боплан, по приглашению польского правительства строивший на тер­ритории королевства крепости, отмечал, что на Украине крепостные живут «хуже каторжников на галерах»), с другой стороны, паны хо­тели лишить украинский народ собственной культуры.

Казаки не стали отдельным народом, потому что они сохраняли связь со своей родиной, потому что оттуда они черпали основную часть своих пополнений. Но они сыграли важную роль в украинской истории. Запорожье стало одним из идеологических центров разви­тия и консолидации уже сложившегося в XIV—XV веках украин­ского народа. Само существование Запорожья было для украинских соотечественников запорожцев свидетельством, что украинский народ идет к освобождению и объединению. Мы с вами еще будем говорить об истории украинского народа. Сейчас же вспомним только вот что:

Карл Маркс в одной из своих работ почти теми же словами, что Го­голь, констатировал, что «дух казачества разлился по всей Украине».

Надо сказать, что для пришельцев, особенно русских и людей с тюркского востока, заманчиво звучало самое слово «казак». А давно ли оно, кажется, было отнюдь не славным и не похвальным, обозна­чая просто человека бездомного и безродного!

В русский язык слово «казак» пришло из тюркских языков; сосе­дей-тюрок у Руси, как известно, издавна было много: и хазары, и печенеги, и половцы, а там — татары... (Но, кстати, в современном турецком языке слово «казак» связано уже с русскими, а на языке горноалтайцев «казак» значит попросту «русский».)

Историк Г.Ф.Благова пишет: «Исторические сведения, равно как и сохранившиеся данные старописьменных тюркских языков, позво­ляют думать, что первоначально в слово «казак» вкладывался со­циальный смысл: человек, по злой необходимости отделившийся от своего рода-племени, лишившийся своего скота и кочевий и поэтому ставший бродягой, «скитальцем».

Казак — это человек без собственного дома, скиталец, бедняк, изгнанник, бродяга, тот, кто не имеет ни кола ни двора. Казаками же называли на Востоке и не имевших трона, но пытавшихся его захва­тить принцев из династии Тимура.

Получается, что слово «казак» в своем первоначальном русском значении соответствовало древнему слову «изгой» и значило пример­но то же, что надпись на испанском языке, которую сделал вальтер-скоттовский Айвенго своим «псевдонимом» на время турнира: «дездишадо» — «лишенный наследства».

Необходимо сказать еще, что почти одновременно с украинским и русским казачеством сходные общины вольных людей появлялись и в Чехии, и у сербов, и у венгров, не достигая, однако, такого раз­маха, не получив того влияния и значения.

Чтобы закончить рассказ о казаках, остается добавить, что с древним значением слова «казак» связано и название казахского на­рода. Однако нельзя считать, что казахи Средней Азии сформиро­вались по «жужаньскому» способу. Тут произошло другое. Сами по себе казаки, в древнем социальном смысле этого слова, никогда не составляли здесь большинства населения, хотя бесконечные войны средневековья постоянно обездоливали многие тысячи людей, вынуж­дали племена перекочевывать с места на место, переходить из-под власти одного хана к другому. В XV веке часть кочевых племен вос­стала против тогдашнего их владыки, узбекского хана Абул-Хаира, и ушла от него на восток. Сначала, по некоторым сведениям, эти освободившиеся от ненавистного хана племена называли себя узбеки-казаки, что, видимо, означало примерно «независимые узбеки». За­тем первая половина названия отпала. (Однако если эта версия отно­сительно происхождения названия казахов и верна, то сам казах­ский народ сложился намного раньше, чем получил это имя.)


 
 
Ссылки

 
Сегодня сайт смотрели 2 посетителей (16 хитов)
Этот сайт был создан бесплатно с помощью homepage-konstruktor.ru. Хотите тоже свой сайт?
Зарегистрироваться бесплатно