1+1+1...=1
1+1+1...=1
 
Обратите внимание: в легендах ради основания народов соединя­ются бог с земной женщиной, человек с животным — почти всегда два разнородных существа. В этой мифической детали отражается одна реальная особенность возникновения народа.

Вот что пишет член-корреспондент АН СССР Ю.В.Бромлей в сво­ей книге «Этнос и этнография»:

«...Как установлено, если не все, то по крайней мере большинст­во этносов сложилось в результате сложения различных этнических групп как прошлых, так и автохтонных» (В данном случае — местных.).

И легенды напоминают нам о том, что началом сложения наро­да часто становится объединение племен, что это один из главных путей, которыми возникают народы.

Однако теперь надо подробнее поговорить о племенах.

Ученые выделили одну общую черту для всех известных им пле­мен (да и предплемен), черту, которая отличает их от всех извест­ных народностей, то есть определили, грубо говоря, рубеж, проле­гающий между племенем и народностью. Всякое племя состоит из родственников. Близких, дальних и очень дальних.

Обычно племя делится на роды, мужчины каждого из которых не могут жениться на женщинах своего рода, но обязаны брать в жены женщин или любого другого рода, или только одного из других родов, заранее определенного строгими обычаями.

Индейцы делавары, которые так нравились куперовскому Соколи­ному Глазу (Следопыту), делились на три рода: Волка, Черепахи и Индюка. А одно из ирокезских племен сенека (как раз ирокезы, не нравились тому же придирчивому Следопыту) делилось на восемь родов — Медведя, Волка, Бобра, Черепахи, Оленя, Кулика, Цапли и Сокола. Иногда роды объединялись внутри племени во фратрии (греческое слово, означает в переводе примерно то же, что братство).  

Член одной фратрии обязан был брать жену непременно из другой фратрии.

В гомеровские времена на территории Аттики, то есть в городе Афинах и их области, жили четыре племени, каждое из них делилось на три фратрии, а каждая фратрия — на тридцать родов. Правда, тут слишком уж ровные и красивые цифры вызывают у историков подо­зрения, что такая организация могла быть во многом искусственной.

Так или иначе, но племя, в самом строгом смысле слова, огром­ная семья, и все члены ее так или иначе связаны между собой имен­но родственными узами. Это не закрывает доступа в племя инопле­менникам, но они должны проходить через ритуалы, равносильные нынешнему усыновлению. А приемный сын и сегодня, согласно зако­нам большинства государств, в том числе Советского Союза, по пра­вам и обязанностям, связывающим его с приемными родителями, при­равнивается к родному сыну.

По всему миру распространены обычаи, согласно которым в род (а значит, и в племя) можно принять чужеземца или соседа. Почти всюду в первобытных и полупервобытных обществах существует специальная церемония такого приема в род, а это ясно говорит, что обряд рассчитан отнюдь не на исключительные случаи.

Не только в приключенческих романах, но и в записках путеше­ственников и в научных исследованиях можно прочитать о европей­цах — членах индейских, африканских, полинезийских племен.

Вот что пишет советский ученый В. Вахта в книге «Аотеароа», где он рассказывает историю маори — коренного населения Новой Зеландии:

«...Внутри страны, если не считать нескольких миссионеров, един­ственными европейцами были так называемые пакеха-маори, то есть маори иноземного происхождения.

Эти люди были европейцами по происхождению, но они жили среди маори и, главное, как маори. Разными путями пришли они к решению — добровольному или вынужденному — порвать с цивили­зацией и скрыться в дикой гдуши маорийских деревень. Одних это заставила сделать марающая рука британского закона, других — жестокая корабельная служба, третьих сюда привело отчаяние или острый социальный конфликт с той средой, в которой они жили. По­падались среди них и моряки, захваченные в плен маорийскими во­инами и обращенные ими в рабство.

Постепенно чужеземцы усваивали язык маори; маорийские де­вушки выходили за них замуж; соблюдение запретов и обычаев мао­ри становилось для них жизненной необходимостью: иначе нельзя было выжить. Многие пакеха-маори покрывали лица татуировкой, сменяли куртку и штаны на набедренную повязку и плащ из ново­зеландского льна и даже участвовали в военных набегах «своего» племени... Каждый поселившийся среди маори европеец приносил с собой какие-то новые знания и профессиональные навыки... Каждая община — халу — стремилась, чтобы на ее территории обосно­вался хотя бы один европеец, и нередко вожди выдавали своих до­черей за светлокожих пришельцев, лишь бы удержать их около себя».

Так же сравнительно свободно принимали в свои ряды новых членов средневековые тюркские племена, лишь бы новички отвечали требованиям, предъявляемым к воинам племени.

Арабские кочевники включали в свои племена не только отдель­ных иноплеменников, но и целые их группы и роды. С этим было связано провозглашение новичков членами племени «по крови и по имени». Новые соплеменники обязаны были, как полагалось, брать жен только из соответствующих родов своего нового племени, со­блюдать его основные обычаи, воевать вместе с ним, становиться кровными врагами «кровников» племени и так далее.

Стало нарицательным название романа Фенимора Купера «По­следний из могикан». Индейское племя могикан во время войн с «белыми» и другими индейскими племенами стало действительно крайне малочисленным. Но назвать его вымершим бесследно все же нельзя. Последние могикане, потеряв возможность самостоятельно существовать, вошли в состав других племен. Одни из них пришли к делаварам, другие к ирокезам.

Итак, племя — своеобразная сверхсемья. Но ведь племя может насчитывать и десятки тысяч человек. Не слишком ли много для семьи, даже с приставкой «сверх»? Нет. Общность людей можно счи­тать единым племенем, пока его члены помнят о своем родстве и да­же знают в каждом случае степень этого родства. Задача, надо ска­зать, нелегкая. Один из специалистов, изучающих системы родства у австралийских аборигенов, сказал как-то в отчаянии, что запом­нить все это, как ему кажется, невозможно. И тут же признал, что коренной австралиец, талантливый или довольно тупой, любозна­тельный или равнодушный ко всему новому, старый или совсем юный, словом, каждый коренной австралиец прекрасно представля­ет себе свои родственные отношения не только с каждым членом соб­ственного племени, но и с людьми ряда близких племен.

Племя может, как у большинства австралийцев, обходиться без постоянных руководителей.

Зато в Америке в каждом индейском племени есть и вожди и племенной совет. Кто же стоит тут у власти? Само прижившееся и в речи и в научных трудах название руководителей племени дает ответ на этот вопрос. Ученые говорят о главах родов, называя их ста­рейшинами. В племенной совет входят старшие из каждого рода. Возраст и сила дают власть.

Я надеюсь, если вы еще не читали романа Фенимора Купера «По­следний из могикан», так, уж наверное, скоро прочтете. Поэтому вспомните или вообразите себе описанную там сцену в селении делаваров, в момент, когда им предстоит решать сложные вопросы, связанные с политикой племени по отношению к более сильным сосе­дям: англичанам, французам, ирокезам. Кто решает эти вопросы?

«Когда возбуждение несколько улеглось, старики решили серьез­но обдумать, чего требовали честь и безопасность их племени в таких щекотливых и затруднительных обстоятельствах».

Обратите внимание — старики! Если само звание старейшин, осо­бенно в племенах, где уже идет классовое расслоение общества, мо­жет быть в какой-то степени условным, обозначая просто наиболее авторитетных людей, то старик — это старый человек. Старый — значит, опытный.

Решение племенного совета подлежит, так сказать, утверждению племенным собранием, в котором принимают участие все взрослые мужчины племени. Но и тут: «Только старейшие и опытнейшие име­ли право изложить перед собранием предмет обсуждения. Пока один из таких людей не выразит желания говорить, никакие воинские по­двиги, природные таланты, ораторский дар не оправдали бы юношу. решившегося прервать молчание».

Разумеется, я цитирую Купера не для того, чтобы опереться на авторитет приключенческого романа; те же самые факты могла со­общить и цитата из научного труда; но там, где научный труд и приключенческий роман друг другу не противоречат, цитировать приятнее роман — и читать, наверное, тоже.

А в конце обсуждения, когда все решения уже приняты, появ­ляется патриарх племени, бесконечно дряхлый старик Тамануяд, лег­ко вспоминающий события столетней давности, но затрудняющийся что-то сказать о недавнем прошлом. Его-то суждение, перекраиваю­щее выводы племенного собрания, и принимается в конечном счете к исполнению.

Правда, тут Купер, вероятно, преувеличил. Уважение к столь глубокой старости совсем не обязательно ведет к беспрекословному подчинению. Кроме того, Купер рассказал нам и о другой стороне дела, показал, что власть принадлежит у делаваров уже не одним лишь старикам. В одном из своих пленников делавары неожиданно узнают — по татуировке — члена знатнейшего рода из родственного делаварам племени могикан. Ункас, сын Чингачгука, последний из могикан (по Куперу), еще юноша; но старейшина среди старейшин, Таманунд, говорит о том, что теперь есть кому занять место Таманунда в совете. Ункасу права на власть дает уже не возраст, а знат­ность.

Во многих индейских племенах, хотя и не во всех, к приходу европейцев уже началось расслоение общества, были роды более и менее знатные, да и в роду могла быть собственная «внутренняя» знать, наделенная особыми правами. Знатность — качество, только по наследству и передающееся. Появление наследственной племенной знати было признаком того, что племя вскоре должно потерять черты сходства с разросшейся семьей.

К родовой знати принадлежал обычно и военный вождь, который назначался в случае войны племенным советом. Затем племенной со­вет, нередко на все время военных действий, отстранялся от власти.

С течением времени вождь и собиравшаяся вокруг него дружина приобретают и в мирное время все большую самостоятельность по отношению к совету и все большую власть в племени. В удачных по­ходах они добывают богатства, которые закрепляют имущественное расслоение среди племени. Каждый род постепенно начинает состоять не столько из глав больших семей и членов этих семей, сколько из хозяев и слуг, кредиторов и должников, рабовладельцев и рабов.

Одновременно идет процесс разделения труда. Члены одного и то­го же рода становятся крестьянами, ремесленниками, а там и торгов­цами, и эти новые деления племени-перекрывают собой деление пле­мени на роды, становятся несравненно более важными в повседневной жизни. Племена могут в этих условиях превращаться в своего рода областные общности. Сознание единства племени раньше достигалось ощущением своего места в его системе родства. Теперь на первый план, видимо, выходят связывающие человека с такой общностью родной диалект или язык, система обычаев, культурные особенно­сти.

А племена с общей речью могли враждовать друг с другом. Во всяком случае, близкие по языку и культуре племена стали осозна­вать родство между собой, по-видимому, только на заключительной стадии развития первобытного общества.

Германские племена многих десятков названий штурмовали во времена Древнего Рима границы Римской империи. Но они, насколь­ко можно об этом судить, даже не подозревали, что «должны» со­ставлять один народ.

И первое общее имя германцев, дожившее в ряде языков, в том числе русском, до наших дней, они получили, согласно сообщению великого римского историка Тацита, от соседей — кельтов, а прежде у них единого названия не было.

Мы с вами уже говорили, что ученые потому и пользуются теперь словом «этнос», что им самим не очень ясно, какие объединения лю­дей можно назвать народами. И все-таки, -вероятно, можно сейчас согласиться с теми историками или этнографами, которые считают, что народ (или народность) возникает, когда люди, говорящие на од­ном языке и занимающие единую территорию, начинают сознавать свое единство.

Племена, просто говорящие на одном языке, вместе не составля­ют народа, во всяком случае до поры до времени.

А жаль. Как было бы просто нарисовать себе образование наро­да в виде системы примеров на знание арифметики:

род + род + род +... = племя
племя + племя + племя + племя = народ

Но дело обстоит сложнее. Для объединения племен в народ часто, хотя и не всегда, требуется, чтобы они потеряли многие черты «чи­стого», «семейного» племени.

Менялись способы хозяйства. Все больше продуктов умели люди получать от земли и все гуще, все ближе друг к другу на ней посе­лялись. Численно росли племена, каждое из них в силу этого могло представлять теперь для соседей большую, чем прежде, угрозу. А в условиях начавшегося классового деления общества каждое племя оказывалось и в большей опасности, чем прежде.

У австралийцев споры между племенами происходили и войны начинались в основном из-за охотничьих территорий. Разгром одно­го австралийского племени другим принес бы победителю мало поль­зы. Но победа над врагами в более развитом обществе давала обильную добычу, в которую входили и сами побежденные, превра­щавшиеся в рабов или данников. Теперь даже самые сильные племе­на оказываются часто неспособны в одиночку не только вести насту­пательную войну, но и защищаться от нападений. Обстоятельства толкают их друг к другу. Возникают ооюзы племен.

В союз ирокезов в Северной Америке входили шесть племен — сенека, каюга, онондага, онейда, могауки, тускарора, причем все эти племена говорили на диалектах одного языка или, во всяком случае, на языках близких.

(Вы много читали про этот союз у Купера. «Коварные минги» и «кровожадные ирокезы» получили свои эпитеты от американского писателя за то, что в XVIII веке выступали сначала в союзе с фран­цузами против англичан, а потом в союзе с англичанами — против Соединенных Штатов.)

А вот союз команчей (их имя вам наверняка встречалось в при­ключенческих романах Майн Рида) состоял из трех племен, причем каждое из них — команчи, айова и кайова — говорило на собствен­ном языке. Возникновению союза это не помешало.

Ряд ученых полагает, что союз племен становится народностью, когда люди этих племен окончательно осознают свое единство. Долог путь от племени к народу, и не всегда его удается пройти до конца. История знает случаи, когда формирующиеся народности исчезли, не успев стать действительно единым целым.

В первом тысячелетии до нашей эры широкой полосой протяну­лись почти через всю Европу, от нынешней Франции до Малой Азии, поселения кельтов. Но различные кельтские племена на территории той же Франции были завоеваны римлянами прежде, чем успели стать народом в полном смысле слова.

На территории нашей страны открыта раскопками Черняховская культура. Принадлежавшие к ней люди жили в бассейне Днепра во II—V веках нашей эры. Не случайно все раскопанные поселения объ­единили под общим именем одной культуры: у людей, живших здесь, было много общего и в хозяйстве и в быту. Но в то же время археологические находки ясно показывали: здесь «в лоне одной куль­туры» и, видимо, в составе какого-то довольно прочного политическо­го объединения оказались вместе и ираноязычные сарматы, и герма-ноязычные готы, и славяне, и фракийцы, и, вероятно, какие-то кельт­ские племена.

Известный советский историк и археолог П. Н. Третьяков уверен­но говорит о том, что здесь должна была родиться новая народность, которую он условно называет «черняховской». Но прежде чем эта народность успела сложиться, с востока по «черняховским» племенам ударили гунны, сломали эту общность, разбили ее на части, увлек­ли одни племена или осколки племен с собою дальше на запад, заста­вили отступить другие... Не смог остаться в истории «Черняховский» народ.

Но ведь и каждому народу что-нибудь да мешало родиться, сло­житься, сформироваться. Не у одних «черняховцев» были враги... Но угроза со стороны врагов в то же время могла оказаться и важным стимулом для рождения народа: такому рождению должно предше­ствовать объединение племен, а чем серьезнее опасность, тем сильнее потребность в объединении.

Признавая всю справедливость принятого подхода к возникнове­нию народностей и наций, советские исследователи С. А. Арутюнов и Н. Н. Чебоксаров попробовали рассмотреть этот процесс с другой стороны. Они обратили внимание на чисто информационные связм, существующие в этносе на разных ступеньках его развития. В пер­вобытном племени или группе племен люди обмениваются информа­цией, узнают друг от друга что-то новое одним-единственным спосо­бом — рассказывая и слушая. Маленькие селения, крошечные отря­ды воинов, охотников или земледельцев — каждый член племени получает и передает сведения очень небольшому числу людей.

Но рождается классовое общество. На месте деревень вырастают города, в походы выходят многотысячные армии, десятки тысяч лю­дей вместе копают каналы или воздвигают пирамиды. С появлением же письменности один человек может обратиться сразу ко многим тысячам, причем отделенным иногда от него и пространством и вре­менем. Мы говорим, что в XX веке идет информационный взрыв. Не меньшая по значению информационная революция связана с появ­лением цивилизации — ведь ее спутниками стали и пирамиды и письменность. Связав информационной сетью несравненно большие массы людей, эта революция сыграла свою роль в появлении народ­ностей из групп племен.

В том, что народность становится буржуазной нацией, решающую роль играет создаваемое капиталистическим строем усиление и рас­ширение социально-экономических связей. Но важно и то, что их усиление и расширение сопровождается повышением плотности свя­зей информационных. Все шире распространяется знание хотя бы на­чатков грамотности, возникает общенациональный литературный
язык. Толкование советских этнографов развивает одну из мыслей Владимира Ильича Ленина. Он писал:
 
«Во всем мире эпоха окончательной победы капитализма над фео­дализмом была связана с национальными движениями. Экономиче­ская основа этих движений состоит в том, что для полной победы то­варного производства необходимо завоевание внутреннего рынка бур­жуазией, необходимо государственное сплочение территорий с насе­лением, говорящим на одном языке, при устранении всяких препятствий развитию этого языка и закреплению его в литературе... единство языка и беспрепятственное развитие есть одно из важ­нейших условий действительно свободного и широкого, соответствую­щего современному капитализму, торгового оборота, свободной и ши­рокой группировки населения по всем отдельным классам, наконец — условие тесной связи рынка со всяким и каждым хозяином или хо­зяйчиком, продавцом и покупателем».

Ленин дает четкий и глубокий анализ ситуации, связывает не только экономику и политику, но и экономику и язык, экономику и литературу.

Нация — это категория социально-историческая, это форма, ко­торую этнос впервые принимает на капиталистической стадии разви­тия общества.

После социалистической революции нация оказывается в новых условиях и, как указывала одна из статей в журнале «Коммунист», «ее экономическая основа... ее классовая структура и социально-по­литические устремления, духовный облик, то есть все то, что харак­теризует данный тип нации, коренным образом изменяется в резуль­тате перехода от капитализма к социализму». Коллективный труд «Ленинизм и национальный вопрос в современных условиях» подчеркивает: «...социалистическая нация... качественно новая фор­ма социальной общности людей, новая форма их связей и отноше­ний».

Социалистическая нация — высший сегодня на земле тип эт­носа.

Сложение народа — долгий процесс. Не всегда легко провести границу между союзом племен и народностью. А академик Б. А. Ры­баков полагает, что такой границы и проводить не надо. Союз племен есть первая ступень в образовании народности.

Вот встречаются на берегах Тибра, в земле царя Латина, какие-то пришельцы с исконными хозяевами этой земли. О царе Латине, впрочем, мы знаем только из легенд. Может быть, это имя придума­ли позже, чтобы объяснить себе название народа латинов. Пришельцы (тоже согласно легендам) — троянцы, бегущие с родины после взятия их великого города греками. Троянцами ли они были на самом деле? Очень сомнительно, но что прибыли откуда-то издалека — весьма вероятно. После долгих сражений, в которые то и дело вмешиваются боги, латины и троянцы приходят к соглашению.


Троянский вождь Эней женится на единственной дочери царя Латина, племена объеди­няются, причем говорить они должны отныне на одном — латин­ском — языке.

На самом-то деле вряд ли было в ту пору принято сознательное соглашение о том, какой язык должен стать общим. Римская легенда по-своему объясняла уже совершившиеся реальные факты.

Прошло еще полвека. И вот общие потомки латинов и троянцев, возглавляемые основателем Рима — Ромулом, благодаря сложному стечению обстоятельств оказываются лишенными женщин. Они ре­шают эту проблему, похищая девушек из соседнего племени саби­нов. Обиженные сабины в ответ начинают против римлян войну, в битве они уже берут верх, римляне, кажется, обречены... В этот мо­мент между сражающимися кидаются- сабинянки. Они успели полю­бить мужей и хотят помирить их со своими отцами и братьями. На поле боя состоится полюбовное соглашение об объединении латинов и сабинов в единый народ. Говорить он должен по-латыни, но в ка­честве имени принимает одно из названий сабинов. Латины становят­ся теперь квиритами.

Ну, а на самом деле римский народ включил в себя не три пле­мени, а гораздо больше.

Удивительно точную параллель этому «римскому» случаю пред­ставляют собой события, происшедшие в начале XIX века в Африке, в Кении. Здесь живет в горах Марсабит племя рендилле. Оно точно знает свое происхождение. Пять поколений назад группа воинов из Сомали, вытесненная с родины сильными соседями, пришла сюда через земли, заселенные земледельцами меру. Беглецы силой захвати­ли себе жен у меру (сабинянки!), поселились отдельно — и появилось новое племя.

А вот ситуация, сложившаяся совсем недавно в нашей стране. На карте СССР в районе верховий Енисея лежит Хакасская автономная область. Кто ее населяет? Ну конечно, хакасы. Однако и двести и да­же сто лет назад было бы бессмысленно искать здесь хакасов. Их не было. Можно было здесь встретить качинцев, сагайцев, моторов, камасинцев — но только не хакасов. Совсем недавно сформировались в единый народ местные народности и племена, до того даже гово­рившие на языках, принадлежавших к двум далеким друг от друга языковым семьям. Теперь у них есть единый язык со своей письмен­ностью, есть собственное государственное образование — автономная область. А имя для народа представители объединившихся обитате­лей области взяли у древних жителей верховий Енисея — енисей­ских хакасов (или енисейских кыргызов, как иначе называют их ученые).

История любого почти народа хранит сведения о том, как при его возникновении объединялись племена и народы, еще недавно чуждые друг другу. Возьмем для примера историю рождения шот­ландского народа.


 
 
Ссылки

 
Сегодня сайт смотрели 2 посетителей (53 хитов)
Этот сайт был создан бесплатно с помощью homepage-konstruktor.ru. Хотите тоже свой сайт?
Зарегистрироваться бесплатно